Неточные совпадения
Да слово утешения
Замрет на языке,
И словно как обиженный
Уйдешь домой…
Видно было, как вздрогнула
на лице его какая-то административная жилка, дрожала-дрожала и вдруг
замерла… Глуповцы в смятении и испуге повскакали с своих мест.
Долли, Чириков и Степан Аркадьич выступили вперед поправить их. Произошло замешательство, шопот и улыбки, но торжественно-умиленное выражение
на лицах обручаемых не изменилось; напротив, путаясь руками, они смотрели серьезнее и торжественнее, чем прежде, и улыбка, с которою Степан Аркадьич шепнул, чтобы теперь каждый надел свое кольцо, невольно
замерла у него
на губах. Ему чувствовалось, что всякая улыбка оскорбит их.
— Так вы нынче ждете Степана Аркадьича? — сказал Сергей Иванович, очевидно не желая продолжать разговор о Вареньке. — Трудно найти двух свояков, менее похожих друг
на друга, — сказал он с тонкою улыбкой. — Один подвижной, живущий только в обществе, как рыба в воде; другой, наш Костя, живой, быстрый, чуткий
на всё, но, как только в обществе, так или
замрет или бьется бестолково, как рыба
на земле.
В поиске Ласки, чем ближе и ближе она подходила к знакомым кочкам, становилось больше и больше серьезности. Маленькая болотная птичка только
на мгновенье развлекла ее. Она сделала один круг пред кочками, начала другой и вдруг вздрогнула и
замерла.
«Благословен Бог наш всегда, ныне и присно и во веки веков», смиренно и певуче ответил старичок-священник, продолжая перебирать что-то
на аналое. И, наполняя всю церковь от окон до сводов, стройно и широко поднялся, усилился, остановился
на мгновение и тихо
замер полный аккорд невидимого клира.
Ласка подскочила к нему, поприветствовала его, попрыгав, спросила у него по-своему, скоро ли выйдут те, но, не получив от него ответа, вернулась
на свой пост ожидания и опять
замерла, повернув
на бок голову и насторожив одно ухо.
Услыхав это, я
замер на своем месте.
— Ясные паны! — произнес жид. — Таких панов еще никогда не видывано. Ей-богу, никогда. Таких добрых, хороших и храбрых не было еще
на свете!.. — Голос его
замирал и дрожал от страха. — Как можно, чтобы мы думали про запорожцев что-нибудь нехорошее! Те совсем не наши, те, что арендаторствуют
на Украине! Ей-богу, не наши! То совсем не жиды: то черт знает что. То такое, что только поплевать
на него, да и бросить! Вот и они скажут то же. Не правда ли, Шлема, или ты, Шмуль?
Он ничего не мог выговорить. Он совсем, совсем не так предполагал объявить и сам не понимал того, что теперь с ним делалось. Она тихо подошла к нему, села
на постель подле и ждала, не сводя с него глаз. Сердце ее стучало и
замирало. Стало невыносимо: он обернул к ней мертво-бледное лицо свое; губы его бессильно кривились, усиливаясь что-то выговорить. Ужас прошел по сердцу Сони.
В ужасе приподнялся он и сел
на своей постели, каждое мгновение
замирая и мучаясь.
Раскольников шел подле него. Ноги его ужасно вдруг ослабели,
на спине похолодело, и сердце
на мгновение как будто
замерло; потом вдруг застукало, точно с крючка сорвалось. Так прошли они шагов сотню, рядом и опять совсем молча.
Соня упала
на ее труп, обхватила ее руками и так и
замерла, прильнув головой к иссохшей груди покойницы. Полечка припала к ногам матери и целовала их, плача навзрыд. Коля и Леня, еще не поняв, что случилось, но предчувствуя что-то очень страшное, схватили один другого обеими руками за плечики и, уставившись один в другого глазами, вдруг вместе, разом, раскрыли рты и начали кричать. Оба еще были в костюмах: один в чалме, другая в ермолке с страусовым пером.
Вода сбыла, и мостовая
Открылась, и Евгений мой
Спешит, душою
замирая,
В надежде, страхе и тоске
К едва смирившейся реке.
Но, торжеством победы полны,
Еще кипели злобно волны,
Как бы под ними тлел огонь,
Еще их пена покрывала,
И тяжело Нева дышала,
Как с битвы прибежавший конь.
Евгений смотрит: видит лодку;
Он к ней бежит, как
на находку;
Он перевозчика зовет —
И перевозчик беззаботный
Его за гривенник охотно
Чрез волны страшные везет.
Неожиданная весть сильно меня поразила. Комендант Нижнеозерной крепости, тихий и скромный молодой человек, был мне знаком: месяца за два перед тем проезжал он из Оренбурга с молодой своей женою и останавливался у Ивана Кузмича. Нижнеозерная находилась от нашей крепости верстах в двадцати пяти. С часу
на час должно было и нам ожидать нападения Пугачева. Участь Марьи Ивановны живо представилась мне, и сердце у меня так и
замерло.
«Ну как скажет
на два дня», — думала она, и сердце у ней
замирало.
— Да, — повторила Катя, и в этот раз он ее понял. Он схватил ее большие прекрасные руки и, задыхаясь от восторга, прижал их к своему сердцу. Он едва стоял
на ногах и только твердил: «Катя, Катя…», а она как-то невинно заплакала, сама тихо смеясь своим слезам. Кто не видал таких слез в глазах любимого существа, тот еще не испытал, до какой степени,
замирая весь от благодарности и от стыда, может быть счастлив
на земле человек.
Сразу стало тише, люди как будто испугались,
замерли на минуту, глядя
на лошадей и Самгина, потом осторожно начали подходить к нему.
Он почти всегда безошибочно избирал для своего тоста момент, когда зрелые люди тяжелели, когда им становилось грустно, а молодежь, наоборот, воспламенялась. Поярков виртуозно играл
на гитаре, затем хором пели окаянные русские песни, от которых
замирает сердце и все в жизни кажется рыдающим.
Утром, сварив кофе, истребили остатки пищи и вышли
на улицу. Было холодно, суетился ветер, разбрасывая мелкий, сухой снег, суетился порывисто минуту, две, подует и
замрет, как будто понимая, что уже опоздал сеять снег.
Но, перегруженный впечатлениями, он вообще как будто разучился думать;
замер паучок, который ткет паутину мысли. Хотелось поехать домой,
на дачу, отдохнуть. Но ехать нельзя было, Варавка телеграммой просил подождать его приезда.
Движения его, когда он был даже встревожен, сдерживались также мягкостью и не лишенною своего рода грации ленью. Если
на лицо набегала из души туча заботы, взгляд туманился,
на лбу являлись складки, начиналась игра сомнений, печали, испуга; но редко тревога эта застывала в форме определенной идеи, еще реже превращалась в намерение. Вся тревога разрешалась вздохом и
замирала в апатии или в дремоте.
Так он и не додумался до причины; язык и губы мгновенно
замерли на полуслове и остались, как были, полуоткрыты. Вместо слова послышался еще вздох, и вслед за тем начало раздаваться ровное храпенье безмятежно спящего человека.
Он припал к ее руке лицом и
замер. Слова не шли более с языка. Он прижал руку к сердцу, чтоб унять волнение, устремил
на Ольгу свой страстный, влажный взгляд и стал неподвижен.
Отчего же Ольга не трепещет? Она тоже шла одиноко, незаметной тропой, также
на перекрестке встретился ей он, подал руку и вывел не в блеск ослепительных лучей, а как будто
на разлив широкой реки, к пространным полям и дружески улыбающимся холмам. Взгляд ее не зажмурился от блеска, не
замерло сердце, не вспыхнуло воображение.
Он не договорил, а она, как безумная, бросилась к нему в объятия и, как вакханка, в страстном забытьи
замерла на мгновение, обвив его шею руками.
Ни внезапной краски, ни радости до испуга, ни томного или трепещущего огнем взгляда он не подкараулил никогда, и если было что-нибудь похожее
на это, показалось ему, что лицо ее будто исказилось болью, когда он скажет, что
на днях уедет в Италию, только лишь сердце у него
замрет и обольется кровью от этих драгоценных и редких минут, как вдруг опять все точно задернется флером; она наивно и открыто прибавит: «Как жаль, что я не могу поехать с вами туда, а ужасно хотелось бы!
Она спала. Он
замер в молчании и смотрел
на нее, боясь дохнуть.
На ответ, что «вышла», он велел Марфенькин букет поставить к Вере
на стол и отворить в ее комнате окно, сказавши, что она поручила ему еще с вечера это сделать. Потом отослал ее, а сам занял свою позицию в беседке и ждал,
замирая от удалявшейся, как буря, страсти, от ревности, и будто еще от чего-то… жалости, кажется…
Заиграет ли женщина
на фортепиано, гувернантка у соседей, Райский бежал было перед этим удить рыбу, — но раздались звуки, и он
замирал на месте, разинув рот, и прятался за стулом играющей.
Райский бросил взгляд
на Волгу, забыл все и
замер неподвижно, воззрясь в ее задумчивое течение, глядя, как она раскидывается по лугам широкими разливами.
«Да, это правда, я попал: она любит его! — решил Райский, и ему стало уже легче, боль
замирала от безнадежности, оттого, что вопрос был решен и тайна объяснилась. Он уже стал смотреть
на Софью,
на Милари, даже
на самого себя со стороны, объективно.
Она стала
на пороге часовни
на колени, закрыла руками лицо и
замерла неподвижно… Райский тихо подошел к ней сзади.
— Я сначала попробовал полететь по комнате, — продолжал он, — отлично! Вы все сидите в зале,
на стульях, а я, как муха, под потолок залетел. Вы
на меня кричать, пуще всех бабушка. Она даже велела Якову ткнуть меня половой щеткой, но я пробил головой окно, вылетел и взвился над рощей… Какая прелесть, какое новое, чудесное ощущение! Сердце бьется, кровь
замирает, глаза видят далеко. Я то поднимусь, то опущусь — и, когда однажды поднялся очень высоко, вдруг вижу, из-за куста, в меня целится из ружья Марк…
Сжавшись в комок, он сидел неподвижен: ноги, руки не шевелились, точно
замерли, глаза смотрели
на все покойно или холодно.
Райский вздохнул свободнее, но, взглянув из-за кустов
на ее лицо, когда она тихо шла тою же широкой походкой назад, — он еще больше
замер от ужаса.
Он тихо, почти машинально, опять коснулся глаз: они стали более жизненны, говорящи, но еще холодны. Он долго водил кистью около глаз, опять задумчиво мешал краски и провел в глазу какую-то черту, поставил нечаянно точку, как учитель некогда в школе поставил
на его безжизненном рисунке, потом сделал что-то, чего и сам объяснить не мог, в другом глазу… И вдруг сам
замер от искры, какая блеснула ему из них.
— Все еще играет! — с изумлением повторил он и хотел снова захлопнуть, но вдруг остановился и
замер на месте.
Как нарочно, кляча тащила неестественно долго, хоть я и обещал целый рубль. Извозчик только стегал и, конечно, настегал ее
на рубль. Сердце мое
замирало; я начинал что-то заговаривать с извозчиком, но у меня даже не выговаривались слова, и я бормотал какой-то вздор. Вот в каком положении я вбежал к князю. Он только что воротился; он завез Дарзана и был один. Бледный и злой, шагал он по кабинету. Повторю еще раз: он страшно проигрался.
На меня он посмотрел с каким-то рассеянным недоумением.
Я решил в душе высидеть,
замирая, пока Татьяна Павловна выпроводит гостью (если
на мое счастье сама не войдет раньше зачем-нибудь в спальню), а потом, как уйдет Ахмакова, пусть тогда мы хоть подеремся с Татьяной Павловной!..
Взглянув
на такую дорогу, непременно скажешь, что по ней ни пройти, ни проехать нельзя, но проскакать можно; и якут скакал во всю прыть, так что дух
замирает.
«Отдай якорь!» — раздалось для нас в последний раз, и сердце
замерло и от радости, что ступаешь
на твердую землю, чтоб уже с нею не расставаться, и от сожаления, что прощаешься с морем, чтобы к нему не возвращаться более.
Нехлюдов отдал письмо графини Катерины Ивановны и, достав карточку, подошел к столику,
на котором лежала книга для записи посетителей, и начал писать, что очень жалеет, что не застал, как лакей подвинулся к лестнице, швейцар вышел
на подъезд, крикнув: «подавай!», а вестовой, вытянувшись, руки по швам,
замер, встречая и провожая глазами сходившую с лестницы быстрой, не соответственной ее важности походкой невысокую тоненькую барыню.
Нехлюдов уставился
на свет горевшей лампы и
замер. Вспомнив всё безобразие нашей жизни, он ясно представил себе, чем могла бы быть эта жизнь, если бы люди воспитывались
на этих правилах, и давно не испытанный восторг охватил его душу. Точно он после долгого томления и страдания нашел вдруг успокоение и свободу.
Штабс-капитан стремительно кинулся через сени в избу к хозяевам, где варилось и штабс-капитанское кушанье. Коля же, чтобы не терять драгоценного времени, отчаянно спеша, крикнул Перезвону: «Умри!» И тот вдруг завертелся, лег
на спину и
замер неподвижно всеми четырьмя своими лапками вверх. Мальчики смеялись, Илюша смотрел с прежнею страдальческою своею улыбкой, но всех больше понравилось, что умер Перезвон, «маменьке». Она расхохоталась
на собаку и принялась щелкать пальцами и звать...
Хоть он и знал, что Григорий болен, а может быть, и Смердяков в самом деле болен и что услышать его некому, но инстинктивно притаился,
замер на месте и стал прислушиваться.
И минуты он не смог выстоять, поставил ящик
на комод и прямо, холодея и
замирая, направился в голубую комнату к собеседникам.
Она как была, сидя
на сундуке, когда он вбежал, так и осталась теперь, вся трепещущая и, выставив пред собою руки, как бы желая защититься, так и
замерла в этом положении.
— Прыгай, Перезвон, служи! Служи! — завопил Коля, вскочив с места, и собака, став
на задние лапы, вытянулась прямо пред постелькой Илюши. Произошло нечто никем не ожиданное: Илюша вздрогнул и вдруг с силой двинулся весь вперед, нагнулся к Перезвону и, как бы
замирая, смотрел
на него.
Коля грозно взглядывал
на несчастного пса, и тот опять
замирал в послушном оцепенении.